Творческая жизнь Михаила Юрьевича Лермонтова (1814-1841)
была короткой, но необычайно интенсивной: уже период его
литературного ученичества отмечен созданием подлинных
поэтических шедевров, таких, как стихотворение "Нищий"
(1830) или "Ангел" (1831). В очень еще неровном юношеском
творчестве, порою ориентированном на известные литературные
образцы, отчетливо проступало абсолютно самостоятельное
художественное начало, тот самый неповторимый "лермонтовский
элемент" (В.Г. Белинский), присутствие которого и делало
поэзию Лермонтова явлением необыкновенным. Теснейшим образом
соединенный с личностью автора демонический герой,
исполненный страстей, сжигающих душу, внешне холодный и
презрительно равнодушный, "странный человек" глубоко
постигший мир, чтобы его отвергнуть, и при этом тайно
тоскующий по идеалу, пройдет через все творчество
Лермонтова, претерпевая определенные модификации и переживая
эволюцию авторской оценки. Неполные четыре года, которыми
измеряется зрелое творчество Лермонтова, - это время,
насыщенное таким количеством значительнейших в личной и
литературной судьбе поэта событий, что они вполне могли бы
составить биографию человека, жизненный путь которого был бы
вдвое длиннее: создание стихотворения "Смерть поэта" и
ссылка на Кавказ, встречи с декабристами, возвращение в
Петербург, новые литературные н светские знакомства, дуэль с
сыном французского посла Э. де Барантам и вторая ссылка на
Кавказ, участие в военных экспедициях против горцев, вновь
Петербург, где Лермонтов решительно выбирает путь
профессионального литератора.
Все эти четыре года Лермонтов напряженно работает во всех
жанрах, достигая высочайших вершин и в поэзии, и в прозе. В
литературном наследии Лермонтова-прозаика есть и опыт
повествования в фантастическом роде. Это незавершенная
повесть, известная под условным заглавием "Штосc" -
последнее произведение писателя. Появление фантастической
повести, исполненной загадок и недоговоренностей, с нарочито
затемненным изложением событий, открывающим возможность
неоднозначного их истолкования, после написанного
"правильной, прекрасной и благоуханной прозой" (Гоголь)
социально-психологического романа "Герой нашего времени" и
физиологического очерка "Кавказец" кажется неожиданным,
необъяснимым и более того, противоречащим тому направлению,
в котором развивалось позднее лермонтовское творчество.
Между тем противоречие это лишь видимое, в чем легко
убедиться, если прочитать "Штосс", с одной стороны, в
контексте специфически лермонтовских проблематики, мотивов и
образов, и с другой - имея в виду ту литературно-бытовую
среду, которая окружала Лермонтова в момент создания
фантастического повествования об удивительной истории в
одном из старых петербургских домов в Столярном переулке у
Кокущкина моста.
Повествование в "Штоссе" развертывается вокруг главного
героя, художника Лугина. Лугин - наделенный острым,
проницательным умом трезвый аналитик, осознающий
несовершенство окружающей его действительности, которую он
не принимает. Это вместе с тем и человек искусства, одинокий
мечтатель, романтически страдающий в поисках недостижимого
идеала, наконец являющегося ему в фантастическом образе
воздушной красавицы. Такое сочетание в герое очевидно
разнородных стихий - трезвого реализма и романтического
мечтательства - позволяет автору "Штосса" решать центральную
в повести и важнейшую для всего его творчества в целом
проблему взаимоотношений стоящего особняком, живущего
напряженной внутреиней жизнью героя с тем действительным
миром, в котором он существует, при помощи образных средств,
принадлежащих поэтике фантастического. "Фантастическое, -
писал В. Г. Белинский,- есть предчувствие таинства жизни,
противоположный полюс пошлой рассудочной ясности и
определенности (...) Фантастическое есть один из
необходимейших элементов богатой натуры, для которой счастие
только во внутренней жизни" (Бел. Т. IV. С. 98).
Проявившийся в 1841 г. интерес Лермонтова к фантастическому
вполне объясним. В начале февраля Лермонтов возвратился с
Кавказа в Петербург. В светских и литературных салонах
столицы он - желанный гост. Тепло, дружески принимают его в
семье покойного историка Карамзина, в доме известного
музыкального деятеля Михаила Юрьевича Виельгорского, у В. А.
Жуковского, В. Ф. Одоевского. Лермонтов сближается с
графиней Е. П. Ростопчиной. "...двух дней было довольно,
чтобы связать нас дружбой" пишет он. Поэт в курсе
философских и литературных интересов Одоевского и
Ростопчиной и особенно их внимания к проблемам
"сверхчувственного" в природе, человеческой психике и
фантастического в литературе.
В 1839 г. в "Отечественных записках" Одоевский публиковал
"Письма к графине Е. П. Р(остопчино)й о привидениях,
суеверных страхах, обманах чувств, магии, кабалистике,
алхимии и других таинственных науках", где попытался
ограничить сферу "таинственного" за счет объяснения многих
явлений с помощью новейших естественнонаучных открытий. Это
была точка зрения Одоевского, ученого, философа и
естественника, который решительно отделял себя от Одоевского
- автора фантастических повестей "Сильфида" (1837) и
"Сегелиель" (часть опубл. в 1838 г.) с неподдающимися вполне
объяснению чудесными явлениями.
В январе 1840 г. Одоевский читал у Карамзиных мистическую
повесть, вероятнее всего "Космораму" (1840), где развивалась
тема двоемирия и где естественнонаучные мотивировки
сверхъестественного ("двойное зрение", "нервическая
болезнь") далеко не убеждали слушателей.
Лермонтов с его пристальным вниманием к внутреннему миру
современного человека, явлению самому таинственному,
предложил членам кружка Одоевского - Ростопчиной свою
"страшную повесть". "Однажды он объявил, - сообщала
Ростопчина, - что прочитает нам новый роман под заглавием
"Штос", причем он рассчитал, что ему понадобится, по крайней
мере, четыре часа для его прочтения. Он потребовал, чтобы
собрались вечером рано и чтобы двери были заперты для
посторонних. Все его желания были исполнены, и избранники
сошлись числом около тридцати, наконец Лермонтов входит с
огромной тетрадью под мышкой, принесли лампу, двери заперли,
и затем начинается чтение, спустя четверть часа оно было
окончено. Неисправимый шутник заманил нас первой главой
какой-то ужасной истории, начатой им только накануне,
написано было около двадцати страниц, а остальное в тетради
была белая бумага. Роман на этом остановился и никогда не
был окончен" (Л. в восп. С. 285).
Содержание сохранившегося отрывка убеждает в том, что и
проблематика, и стилистика повести были подготовлены
предшествующим творчеством Лермонтова. Здесь возможны и
естественны соотнесения с поздней лирикой поэта (см. в
стихотворении "Как часто, пестрою толпою окружен...":
"...бесплотное видение / Ношу в душе моей..." ), с
"Фаталистом" (мотив игры с судьбой), с "Княгиней Лиговской"
и "Кавказцем" (физиологические описания в духе "натуральной
школы"). Вместе с тем "Штосс" написан с учетом полемики
относительно предмета и формы фантастического повествования,
связанной с именами Пушкина. В. Ф. Одоевского, Ростопчиной.
В "Штоссе" Лермонтов использовал опыт ориентировавшегося на
Гофмана Одоевского-фантаста, его двойную мотивировку
изображаемых чудесных явлений, которые могли рассматриваться
и как следствие проникновения ирреального в
действительность, и как следствие особого "состояния души,
когда и обыкновенные вещи животворяются и воскресают
фантастическою жизнью" (Бел. Т. IV. С. 106). При этом автор
"Штосса" не вполне сочувствовал основанной на мистическом
рационализме "серьезной" фантастике Одоевского, видя в ней
лишь средство для иносказательного выражения общей идеи.
Гораздо ближе Лермонтову был пушкинский принцип "легкого"
остросюжетного повествования, в котором фантастика предстает
заключенной в бытовой реальности. Эстетическая позиция
Лермонтова в "Штоссе" состояла в утверждении фантастики,
которая, как показал писатель, наполняет явления окружающей
обыденной жизни; именно фантастический мир своего героя
Лермонтов ставит в центр повествования, подчеркивая тем
самым первостепенное его значение. Трагический
герой-мечтатель погружен в прозаический быт, и именно ему,
человеку, наделенному высокой духовностью, открывается
фантастика действительности. Так, в "Штоссе" органически
соединены якобы взаимоисключающие поэтические элементы -
реальный и фантастический. Тот же принцип лежит и в основе
ряда более поздних новелл, идеологически и эстетически
принадлежащих "натуральной школе; "Штосс" таким образом
может быть расценен как предшественник будущей "натуральной
повести", построенной по законам "фантастического реализма".
Очерчивая круг впечатлений, питавший автора "Штосса",
следует обратить внимание и на моменты внелитературные,
связанные с бытовой сферой: в 1839-1840-х годах в
петербургском обществе увлекались анекдотами о чудесах,
таинственными историями о призраках, вступавших в общение с
рассказчиком. На этот счет существует ряд мемуарных
свидетельств; некоторые из них имеют прямое отношение к
"Штоссу". Известный в столице генерал Жибари, например,
видел "всякую ночь явление таинственного монаха" , который,
по его словам, "с ним всякую ночь проводит долгое время и
разговаривает про Memento Mori" . Еще один рассказ
заставляет вспомнить те страницы "Штосса", где речь идет о
"воздушном идеале": "Мне сегодня чудилось, будто бы я был в
каком-то странном собрании, духов ли, людей ли, - не знаю
(...) видел (...) многих девушек, воздушных, как ангелы,
между которыми я будто искал самую прелестную. И вскоре взор
мой остановился на создании очаровательном: стоя на каком-то
возвышении, она смотрела на меня очами небесными, в которых
я видел рай, нежное тело ее, прозрачное, как эфир, покрыто
было легкою дымкою - я упивался этим небесным явлением (...)
я припоминал себе многих (...) хорошеньких девушек, которых
встречаешь кое-где в собраниях - но все было далеко от
идеала прелестного"
Автограф незавершенной повести "Штосс" (рукопись обрывается
на словах: "У Лугина болезненно сжималось сердце -
отчаянием" ) хранится в Москве. в Государственном
историческом музее (ф. 445 № 227а). Черновой набросок плана
повести, оканчивавшейся трагически, - в альбоме Лермонтова
1840-1841 г.: "Сюжет. У дамы; лица желтые. Адрес. Дом:
старик с дочерью, предлагает ему метать. Дочь: в отчаянии,
когда старик выигрывает - Шулер: старик проиграл дочь. Чтобы
(?) Доктор: окошко" (ОР ГПБ Собр. рукописей Лермонтова. №
11). Существует черновой набросок в записной книжке,
подаренной Лермонтову Одоевским, из которого следует, что
Лермонтов предполагал продолжить "Штосс" и закончить его
гибелью героя: "Да кто же ты, ради бога? - Что-с? отвечал
старичок, примаргивая одним глазом. - Штос! - повторил в
ужасе Пугни. Шулер имеет разум в пальцах.- Банк -
Скоропостижная" (ОР ГПБ. Собр. рукописей Лермонтова. № 12)
"Штосс" датируется серединой марта - началом апреля 1841 г.
Впервые опубликован в сборнике "Вчера и сегодня", 1845.
|